Командир и штурман - Патрик О`Брайан

— Нет, не всегда, сэр, — отвечал Джек Обри, который все еще пребывал в превосходном настроении, увидев под мышкой у Харта вощеный пакет, в котором могло находиться лишь представление Адмиралтейства о присвоении Дж. А. Обри, эсквайру, чина капитана первого ранга, доставленное ему с поразительной быстротой. — Боюсь, что вы застали «Софи» врасплох. Не угодно ли зайти в каюту, сэр?

Экипаж был при деле, проводя шлюп среди судов и готовясь к швартовке, — люди привыкли к своему кораблю, привыкли к своему месту якорной стоянки, которое их вполне устраивало. Но почти все их внимание было приковано к голосам, раздававшимся за дверью каюты.

— Попался он старому Джарви, — с усмешкой прошептал Уильяму Уитсоверу Томас Джонс.

Такая же усмешка видна была и на лицах многих из тех, кто собрался за грот-мачтой и мог убедиться, что их капитану устраивают разнос. Они любили его, были готовы пойти за ним в огонь и воду, но им было приятно думать о том, что и командира порой пропесочивают, снимают с него стружку, задают взбучку, дают нагоняй.

— «Когда я отдаю приказ, то рассчитываю, что он будет выполнен пунктуально», — с напыщенным видом повторил слова Харта Роберт Джессуп, наклонившийся к уху Уильяма Эгга, помощника старшины — рулевого.

— Тише вы! — вскричал Маршалл, который не мог разобрать, о чем говорят в каюте командира.

Но вскоре усмешка стала сползать сначала с лиц самых толковых парней, находившихся ближе всех к световому люку, затем вытянулись физиономии у тех, которые по их глазам, жестам и гримасам поняли, что происходит, и сообщили об этом остальным. И когда становой якорь упал в воду, пробежал шепот: «Никакого крейсерства не будет».

Капитан Харт вновь вышел на палубу. Его проводили до катера вежливо, в атмосфере молчаливой подозрительности, усиленной каменным выражением лица капитана Обри.

Судовой катер и баркас тотчас принялись заправляться водой; «шестерка» отвезла казначея на берег, чтобы он смог получить припасы и почту. Владельцы частных шлюпок повезли на берег радостных отпускников. Мистер Уотт вместе с большинством остальных матросов «Софи», оправившихся от ран, поспешили на шлюпку, чтобы посмотреть, что эти олухи с Мальты сделали с ее такелажем.

Товарищи им кричали:

— Знаете, что произошло?

— А что, приятель?

— Так вы не знаете, что произошло?

— Расскажи, приятель.

— Ни в какое крейсерство нас не пошлют, вот что. Хватит с вас, говорит этот старый гребаный пердун, порезвились.

— Потеряли время, сходив на Мальту.

— Где эти тридцать семь дней?

— Мы конвоируем этот сраный пакетбот в Гибралтар, вот что. Большое вам спасибо за ваши старания во время крейсерства.

— «Какафуэго» правительство не купило — его продали поганым маврам за восемнадцать шиллингов и фунт говна. Это за самую быстроходную гребаную шебеку, которую только что спустили на воду.

— Слишком медленно шли назад. «Не надо мне ничего объяснять, сэр, — говорит он. — Я лучше вас знаю, в чем дело».

— В «Гэзетт» про нас ничего не напечатано, и старый хер нашему Кудряшу никакого повышения не привез.

— Толкует, что фрегат не был включен в списки, а у его капитана не было патента — врет как сивый мерин.

— Так бы этому мудаку яйца и вырвал…

В этот момент разговоры оборвались: со шканцев было получено привязанное к концу срочное донесение, доставленное помощником боцмана. Но если бы негодование моряков, выражавшееся шепотом, вылилось наружу и если бы в тот момент капитан Харт вышел на палубу, то начался бы бунт и его бросили бы в воду. Моряки были взбешены тем, как затоптали их победу, как обошлись с ними и с их командиром. Они великолепно знали, что упреки в адрес их офицеров были совершенно беспочвенны; чтобы вызвать их возмущение, достаточно было взмаха платка. Даже недавно пришедший на шлюп Далзил был потрясен обращением с ними. О событиях в гавани приходилось догадываться по слухам, разговорам лодочников и отсутствию красавца «Какафуэго».

Действительность оказалась еще отвратительней, чем слухи. Командир «Софи» и судовой врач сидели в капитанской каюте, заваленные бумагами, поскольку Стивен Мэтьюрин помогал капитану разбираться в документах, а также отвечать на них и составлять письма. Сейчас было три часа утра; «Софи» покачивалась у причала, а матросы, жавшиеся на тесных койках, храпели всю ночь напролет (редкие радости стоянки в гавани). Джек совсем не был на берегу и даже не думал об этом, поэтому тишина, отсутствие моциона, просиживание подолгу с пером в руке как бы изолировало их, заключенных в освещенной темнице, от внешнего мира —что было бы для них верхом неприличия почти в любое другое время, сейчас им казалось чем-то вполне обычным и естественным.

— Вы знаете этого типа Мартинеса? — негромко спросил Джек. — Господина, часть дома которого занимает семейство Хартов?

— Я знаю его, — отвечал Стивен. — Он спекулянт, будущий богач, нечист на руку.

— Ну, так этот тип получил контракт на доставку почты — уверен, работа не дай бог — и купил жалкое корыто «Вентуру», которая будет пакетботом. С тех пор как ее спустили на воду, она не делала и шести узлов, а мы должны ее конвоировать в Гибралтар. Не так плохо, сказали бы вы. Но дело в том, что мы должны принять почту, погрузить ее на это судно, когда выйдем за мол, а после конвоирования вернуться сюда, не заходя в Гибралтар. Вот еще что я вам скажу. Он не переслал мое официальное донесение ни с «Сюпербом», который вышел в Средиземное море через два дня после нашего отплытия, ни с «Фебом», который шел прямо в Англию. И я готов побиться об заклад, что оно все еще здесь, в этом замызганном мешке. Более того, я уверен, даже не читая его, что в сопроводительном письме будет полно всяких домыслов насчет командира «Какафуэго», об отсутствии у него патента. Гадкие намеки и задержка донесения. Потому-то ничего и не напечатано в «Гэзетт». Нет речи и о повышении — в том пакете из Адмиралтейства находились лишь его собственные приказы на тот случай, если я потребую предъявить их мне в письменном виде.

— Конечно же, его мотивы ясны даже ребенку. Он рассчитывает спровоцировать вас на протест. Надеется, что вы откажетесь ему подчиниться и погубите свою карьеру. Умоляю вас, не дайте ослепить себя гневом.

— Ну уж нет, я не доставлю ему такого удовольствия, — отвечал Джек Обри с улыбкой, в которой проглядывало странное упрямство. — Что касается того, чтобы спровоцировать меня, признаюсь, это ему удалось великолепно. Я вряд ли могу указать аппликатуру: у меня рука дрожит, когда я думаю обо всем этом, — произнес он, беря в руки скрипку.

Пока он поднимал ее с рундука до высоты плеча, в голове у него проносились мысли — не последовательно, а сразу, скопом, навалившиеся на него. Все усилия последних дней и месяцев псу под хвост — очередные звания получили Дуглас, командир «Феба», Эванс, находящийся в Вест-Индии, и какой-то незнакомый ему Ратт. Их имена помещены в последнем номере «Гэзетт», и теперь они впереди него в неизменном списке капитанов первого ранга. Отныне он всегда будет считаться ниже их по рангу. Будет потеряно время, а тут еще эти разговоры о мире. И глубоко укоренившееся подозрение, почти уверенность, что карьера может полететь ко всем чертям, — на продвижение по службе не стоит рассчитывать. Предсказание лорда Кейта поистине оказалось пророческим.

Джек прижал скрипку подбородком, при этом стиснул зубы и поднял голову. Этого было достаточно, чтобы в душе у него поднялась буря эмоций. Лицо его побагровело, дыхание стало учащенным, глаза распахнулись и из-за того, что зрачки уменьшились, приобрели более яркий синий цвет. Рот сжался, а вместе с ним и правая рука. «Зрачки уменьшаются симметрично до диаметра, равного одной десятой дюйма», — отметил Стивен на углу страницы. Послышался громкий, резкий треск, завершившийся печальной нотой. С нелепым выражением лица, в котором смешались сомнение, удивление и горе, Джек держал в вытянутых руках скрипку, утратившую свою форму: гриф у нее был сломан.

— Пропала! — воскликнул он. — Пропала моя скрипка. — Невероятно бережно он соединил сломанные детали. — Я бы не променял ее ни за что на свете, — произнес он тихим голосом. — С этой скрипкой я не расставался с тех пор, как еще подростком взял на ней первые ноты.

Возмущение тем, как обошлись с экипажем «Софи», разделяли и другие моряки, но, естественно, особенно оно ощущалось на шлюпе, и когда матросы выхаживали на шпиле, снимаясь с якоря, то они пели песню, которую сочинил вовсе не мистер Моуэт, чья муза славилась целомудренностью:

Есть мудак у нас один,

Краснорожий сучий сын,

Ну-тка, взяли

Дружно враз,

Ну-тка взяли

Много раз.

Поджавший по-турецки ноги дудочник, забравшийся на шпиль, вынул изо рта флейту и негромко пропел сольную партию: